Версия про запас [Дело с двойным дном] - Иоанна Хмелевская

В спальне я приступила к методичным поискам, хотя страх за Бартека доводил меня до безумия. Сначала то, что лежит сверху, если верхом можно назвать и пол тоже. Под книжным шкафом лежали старые журналы вперемежку с газетами, обёрточной бумагой и истлевшими лоскутьями, под её кроватью и некогда моим диваном опять какие-то сумки, чемоданы, очередной узел с тряпками. Похоже, она в жизни не выкинула ни одной вещи, вся квартира была захламлена, в ней уже ничего не помещалось. В углу, за бельевым шкафом, стояли дряхлые ящики с каким-то мусором, чего там только не было — нитки, пуговицы, обрезки ткани, старая одежда, выкройки, разные бумажки, рваные домашние тапки, просыпавшиеся пакетики с травами, какие-то провода, удлинители, штепселя, спицы, поломанные украшения и Бог весть что ещё. На ящиках лежал слой грязи. С тех пор как я переехала, беспорядок стал ещё больше.

Уж не знаю, почему я начала именно с того места. Возможно, потому, что это был самый дальний угол. Вывалила весь хлам на пол и принялась его просматривать. Отвратительное занятие, все было грязным и противным, даже шнур от удлинителя годился теперь только на то, чтобы трубы им прочищать, отнесла его в ванную. С ванной тоже ещё предстояло разбираться…

Надела перчатки, чтобы как следует ощупать шлёпанцы, и точно, в одном из них нашла пакетик, тщательно упрятанный, а в нем — золотые десятирублевки, шесть штук. Сокровища уже перестали производить на меня впечатление. Пани Крыся была права, кто-то из нас — тётка или я — была очень богатой, видимо, все же я. Отбросила шлёпанцы в сторону, оглядела груду, мусора, стала сгребать в кучу тряпки, и вдруг мне попался на глаза какой-то предмет, который чем-то отличался от остального хлама.

Небольшая пачка бумаги, обвязанная разлохматившимся шнурком. Полицейский говорил что-то о шнурке… Сердце у меня забилось сильнее, возможно, это было то, что я искала. Взяла пакет в руки и осмотрела: старые бумаги, старательно упакованные. Они явно лежат тут недавно. Невероятно, он их даже не развязал! Ну конечно, ясно было, что денег там нет, бумаги без конвертов…

Я просмотрела каждый листок. Какие-то расчётные квитанции, копии ипотечных актов. Вдруг я заметила знакомое имя, вгляделась. Документы на владение собственностью, — Господи, фамилия моего прадедушки, моего дедушки и бабушки!

Им принадлежала та вилла в Константине, вилла в Рубенке, два каменных дома на Грошевицкой, это мне было известно. Дом на Фильтровой!… Моя бабушка жила в собственном доме, который у неё, видимо, отобрали после войны, оставив одну квартиру… Пансионат в Цехоцинке, сданный кому-то в аренду, фамилия была мне совершенно незнакомой. Дом с садом в Шидловце. И ещё какие-то листы, вроде бы список или письма, написанные по-французски.

Французский я знала, учила его в школе, язык давался мне с удивительной лёгкостью. Учительница спрашивала меня, нет ли у меня французских предков или родственника француза. Краснея от стыда, я призналась, что не знаю. Она сделала предположение, что в раннем детстве со мной говорили на двух языках. Возможно. Откуда мне было знать, хотя иногда мне казалось, что я припоминаю что-то в таком роде. Не исключено, что догадка учительницы была правильной. В последние два года я время от времени делала рекламу для французской фирмы и усовершенствовала язык. Прочесть бумаги, лежавшие передо мной, не составляло труда.

С первой же страницы у меня голова пошла кругом. Прадедушка, потому что кто же это мог быть, кроме моего немножко сумасшедшего прадедушки, составил перечень своего имущества и пометил, чтобы не забыть, что и где он попрятал, превратив имущество в золото, наличные и драгоценности. На меня напал приступ истерического смеха, когда я прочла, что он спрятал в Константине. Старую охотничью сумку, набитую довоенными польскими и французскими банкнотами. Страшно тот бандит разбогател! Хотя доллары там тоже были, согласно списку, около полутора тысяч, вот и вся добыча. В Рубенке, в подполе, прадедушка оставил серебро и небольшие предметы, представлявшие антикварную ценность, так у него было записано. А на Фильтровой…

На Фильтровой он сделал тайник, легко доступный, если, конечно, знать, где он находится. Было ли разрушено здание во время войны? Я понятия об этом не имела, но чаще всего от бомб страдали верхние этажи. Если второй этаж уцелел, то тайник существует до сих пор, моя бабушка жила именно на втором этаже…

Час спустя я немного пришла в себя. Похоже, тот полицейский правильно угадал: преступник здесь побывал, нашёл себе убежище. Прибежав сюда, заглянул в сумку, документы ему были не нужны, отбросил их куда попало, и они угодили на свалку за бельевым шкафом. Рассказать им об этом?…

Когда Бартек наконец позвонил, я уже приняла решение. Расскажу, но не сразу. Сначала я сама должна добраться до тайника на Фильтровой, там находилось то, что прадедушка обозначил как фамильные ценности, принадлежавшие предкам нашей семьи. Я хочу иметь предков и хочу, чтобы у меня от них что-нибудь осталось, все равно что, пусть это будут ценности. В той квартире теперь живут, а в соседней обитает приятельница моей бабушки, вполне ещё бодрая старушка, она была моложе бабушки. Пока не знаю, как это сделать, надо посоветоваться с Бартеком.

Мы поступили так же, как и в прошлый раз. Он отправился ко мне на Гранитную, я приехала чуть позже. Он опять спешил — ждала работа. Я предупредила, что на него могут выйти, бандюга расскажет о встрече на Вилловой. Если, конечно, это можно назвать встречей… Начнут меня расспрашивать, откажусь отвечать, хотя, возможно, признаюсь, что в общем знаю такого, но понятия не имею, где его искать. Стану лжесвидетельницей. «По моей прикидке, работы осталось на четыре дня, — сказал Бартек. — На пятый день закончим, и тогда пусть меня забирают, может, высплюсь наконец в тюрьме. У отца ноги моей не будет, мать носит другую фамилию».

— И что с того, — сказала я, — в пять минут выяснят, твой отец скажет.

— Он не знает, — ответил Бартек.

— Чего не знает?

— Не знает, какая у матери теперь фамилия. Его это не интересовало, сомневаюсь, что он хоть раз слышал фамилию её второго мужа.

— Тогда обратятся в ЗАГС.

— Пусть обращаются. На это уйдёт время, разве нет? Там месяцами ищут. Я хотел сказать, работу я успею закончить. Жалко было бы потерять деньги, они нам с тобой пригодятся. Счастье, конечно, не в них, но жизнь они чертовски облегчают. Милая, ты не могла бы немножко соврать, возможно, такое враньё не является преступлением. Может, симулируешь нервный срыв? Послушай, а что, если тебе уехать?

— Мне запретили уезжать, я должна просить разрешения. А завтра зовут опознать этого бандюгу.

— Ну ты его опознай, а потом впади в истерику или изобрази глубокую депрессию, уж постарайся.

Я подумала, что без него я бы точно впала в депрессию и притворяться бы не пришлось. Но благодаря Бартеку моя жизнь переменилась, я смело смотрела в будущее. Рассказала ему о Фильтровой. Подумав, он одобрил мои намерения, на разведку я вполне могла сходить, приятельница бабушки — отличное прикрытие, но действовать одной мне не стоит, лучше дождаться его. «Через шесть дней, — сказал Бартек, — мы что-нибудь придумаем. Пока не знаю что, все будет зависеть от обстоятельств».

О находке я решила уведомить их уже завтра, но не сразу, а после очной ставки. Сориентируюсь по ситуации. Все ипотечные акты могу им отдать, себе оставлю только листы, написанные по-французски, и никогда им их не покажу. Они написаны прадедушкиной рукой. Может, я рехнулась, может, на меня мания какая напала, ну и пусть, поддамся ей. Я хочу, чтобы такие вещи принадлежали мне, взамен я готова отказаться от золота и серебра, впрочем, возможно, и драгоценности мы когда-нибудь отыщем…

— Эй, а то, здешнее? — вдруг спросил Бартек, уже стоя в дверях. — Оно было в списке?

— Ни намёка, и я серьёзно подозреваю, что оно чужое.

— О черт…

— Ну вот, сам видишь, что лучше не…

Мы посмотрели друг на друга. Я поцеловала его, он обнял меня. Господи, как бы я хотела выйти за него замуж, жить вместе с ним, родить от него детей, много детей, сколько получится…

— Раскрыл он свою дурацкую пасть и заговорил человеческим голосом, — радостно сообщил Геня. — И такое рассказал, что волосы на голове дыбом встают.

Бросив заниматься частным сыском, я теперь рассчитывала только на Геню. Правда, он надеялся вскоре есть два раза в день, но я уповала на то, что моя еда ему больше по вкусу и я сумею его приманить. В жизни я столько не занималась кухней, даже Януш, ошалевший от такой роскоши, начал отпускать комплименты моим кулинарным способностям. Я предупредила его, чтобы не слишком привыкал к хорошей жизни.

Геня мечтал о гусе, поэтому я запекла индюшачью грудинку, специально съездив на рынок за брусникой. На десерт у меня не хватило терпения, но рулет со взбитой сметаной всегда был в продаже, что значительно облегчало мне существование. В холодильника мы на всякий случай держали шампанское.